Интонация Фильм 3 Сергей Слонимский композитор 45 минут Нейтральное пространство внутри дома Зингера. Кафе со столиками, стойкой и решетками. За столиками иногда садятся собеседники, чтобы что-то выпить или съесть. Но они одни в этом расчитанном на публику, ярко освещенном зале. Александр Сокуров: Почему культура не в силах прекратить вражду между Израилем и Палестиной? Сколько может продолжаться противостояние израильтян и арабов? Сергей Слонимский: Знаете, я помню в советские времена плакат: великан, проливающий слезы с надписью: страдающий арабский народ и дохляки-евреи с автоматами. И какой-то работяга посмотрел на это и сказал, а евреи–то молодцы, но тут же испугался, оглянувшись вокруг. Действительно, стереотип трусливого еврея-торгаша сложился после того, как евреи рассеялись по миру и стали торговать. Но по библии — это воинственная нация. Но вообще этот нелепая ситуация: арабы и евреи — это родственные народы. И арабов вообще-то никто не выселяет. А. С. Но почему культура ничего не может сделать? С. С. Но культура и на той и на другой стороне сейчас не в самом лучшем состоянии. Я был в Израиле один раз: там очень сильная академия музыки. Именно в Израиле издали книгу русского писателя Льва Лунца. Так что культура там, конечно, есть. Я не знаю нынешнее состояние арабского мира. Помню, я был удивлен, что путь на Голгофу представляет собою арабский базар. Между тем, арабская культура древнейшая, Багдад когда-то был культурным центром, арабское средневековье родило светочи культуры. Два народа с мощнейшей культурой… Но народ Израиля, импортировавший своих гениев в другие страны: от Мендельсона и Малера до Эйнштейна, в своей стране получил деятелей культуры из разных мест: из России и других стран Европы. У меня учатся на одном курсе иранец и американец, и они очень дружат. На почве музыки они очень сблизились. А. С. Кто создает империю? Народ или в образованные круги. Нужны ли империи искусству? Или искусство империи. С. С. Мне трудно судить, потому что я начальствофоб, а не начальствофил. Дело в том, что задача искусства и особенно музыки — это непротивление добру. И всяческая поддержка и помощь угнетаемому добру. Т.е. искусство и государство — это противоположные вещи. Я не призываю к насильственному сопротивлению злу, но я призываю к неподчинению злу и к активному сопротивлению злой силе и опасному большинству. А злая сила это, прежде всего бессовестность и алчность людей. А. С. Это моральная или социальная проблема? С. С. И то и другое. Я думаю, что начинается все не с финансового, а с морального кризиса. Финансовый кризис легко было бы преодолеть, если бы сделали то, что не приходит в голову никому. Чтобы наши уважаемые депутаты отказались от зарплаты за общественную работу. И пример такой был в нашей истории. Александр Константинович Глазунов, композитор, ректор консерватории в первые советские годы отказался от жалованья в пользу студентов. Сегодня это не приходит в голову никому — ни коммунистам, которые декларируют свою заботу о рабочем классе — ну так отдайте свою зарплату заводам. Мой отец, будучи депутатом, ничего не получал. А. С. Но это хождение по кругу. Это уже было в России. С. С. Это и есть кризис власти. А. С. Так это власть или культура? С. С. Эта власть — антикультура. Короли и князья поддерживали Гайдна, слушали Баха. А. С. Сталин не расстрелял Шостаковича… С. С. Но при Сталине появление властей в учреждениях культуры было опасно. В первое время, когда Горбачев и Ельцин, не выносившие музыку, не появлялись нигде, это было, слава Богу, потому что они не вмешивались. Но вообще-то если не первые, то пусть десятые лица должны появляться не на соревнованиях по дзюдо или по футболу, а на симфоническом концерте или в опере, где выступает крупный дирижер. А. С. Социализм это гнездо или клетка? С. С. Это, прежде всего обман. Я не знаю, что такое социализм. Это какой-то фантом. У нас была клетка. А. С. Но тоталитаризм нуждается в искусстве. С. С. При кровавых Медичи развивалось искусство. Это странный парадокс, что искусство развивается при тиранах. А. С. И в советское время был мощный кинематограф и не только. С. С. Но была и мощная цензура. А. С. Но если положить на весы: цензура и большое финансирование искусства, создание оркестров, развитие радиовещания и телевидения в сторону классики… С. С. Всегда искусство нуждалось в меценатстве. Идеальное положение, когда меценаты — это Мамонтов и Третьяков. А. С. Но вот смотрите: в советскую эпоху работали Прокофьев и Шостакович. С. С. Но их и прикончили. А. С. Но они смогли сделать так много, что дали направление всему музыкальному миру. С. С. Прокофьев вернулся, но считал, что он ошибся, что вернулся. А Шостаковичу некуда было деваться. А. С. Но что здесь за тайна, этот парадокс. С. С. Действительно, в сталинские времена люди были смелее, сейчас боятся больше. А. С. Чего? Может быть, боятся недополучить чего-то? Может быть, исчерпан запас энергии, энергичных людей? С. С. Энергичные люди сейчас энергичны только для себя. А. С. Однажды вы сказали, что ренессанс должен прийти от нас или вообще не придет никогда. С. С. Я верю в Ренессанс. А. С. Мы были хорошими учениками, можем ли мы быть хорошими учителями? Почему от нас придет возрождение. От нас — утомленных, уставших от политических экспериментов, от социализма и прочих передряг придет обновление. С. С. Потому что у нас выхода другого нет: или ренессанс или апокалипсис, и мы погибнем от собственной алчности. Это впервые открыл Модест Мусоргский: у него не народ, а каждый против каждого. Самое страшное наказание для человека — это то, что мы знаем, что мы смертны. Балакирев говорил: единственное, что осталось от рая на земле — это музыка. Действительно, в музыке открывается душа. А. С. И для народа? А кто дал право воспитывать народ? С. С. Это право уже взяло себе телевидение. Я думаю, что власти дали это право развлекать народ, чтобы отвлечь его от плохой жизни. А. С. А Достоевский учитель? Он считал себя учителем. Он учитель, но не всегда он учит добру. А где предел саморазоблачения? Я думаю, что пределов скромности для саморазоблачения нет. А вот в обличении других ограничения должны быть. А среда музыкантов — это каста? С. С. Она не должна быть кастой. Если это так, то это очень плохо. Ведь в античности было содружество муз. Поэзия может существовать без музыки, а музыканту нужна поэзия. А. С. В искусстве и в культуре должна быть демократичность? С. С. Автор, адресуясь к читателю, зрителю слушателю предполагает диалог. А. С. С любым слушателем? С. С. Да, ведь, скажем, искусство импровизации рассчитано на диалог с залом. А. С. А что не под силу искусству, перед чем оно может остановиться? С. С. Перед запретом цензуры. Политической или коммерческой. А. С. Политическую цензуру обходил ведь Шостакович. С. С. Ценой жизни — он заболел на 30 лет раньше и сделал меньше, чем мог. Сейчас коммерческая цензура. Я чту крестьянский труд, и считаю крестьян глубоко культурными людьми. Когда я ездил в фольклорные экспедиции, меня в них больше всего интересовали люди. Мы должны знать эту жизнь не меньше, чем писатели. У Солженицына это очень точно схвачено в «Матренином дворе». Матрена, слушая Шаляпина, когда он пел народную песню, говорила: «Это он притворяется под нас», а про романс Глинки — «Это по-нашему». А. С. Вы из семьи потомственных интеллигентов, вам все легко давалось в постижении мастерства? С. С. Нет, мне все давалось с трудом. Мой дядя Николо Слонимский знал 14 языков, а я плохо говорю по-немецки. Как папуас. Мы жили за железным занавесом. Мне трудно давалась и техническая часть профессии, и в композиции, и в фортепьянной технике. Но я все с 5 лет переживал через музыку. А. С. Универсальный язык культуры итальянский: музыка, живопись, архитектура. С. С. Да, у них действительно все сохранилось, в отличие от нас. А в России, где было много оригинального, в том числе и в музыке сохранилось мало. А. С. Вы считаете, что хорошо бы вернуться к античности. С. С. Я имею ввиду античное воспитание. Но ведь жизнь людей изменилась. И мы должны принять за истину то обстоятельство, что искусство уже свершилось, и мы можем лишь развивать достигнутое когда-то. А. С. Нам что-нибудь осталось сделать? С. С. Я думаю, что в искусстве главное — индивидуальность. Это и есть главная новость. Человек его сотворивший. А. С. Что современному миру культуры и искусства дает городская молодежь? С. С. Я думаю, что без Вены не было бы Шуберта. Европейская культура в большей степени городская культура. В каждой национальной культуре есть много источников. В том числе и в русском деревенском музыкальном фольклоре. А. С. Но если народ не поет своих песен. Тогда о чем можно говорить? С. С. Это и трагедия. А. С. А русская классическая традиция в Европе признана? Глинка до сих пор не понят. Поняты его последователи. Так же как и Пушкин на западе считается подражателем Байрона, а знают последователей Пушкина. А Мусоргский? С. С. Каждый авангардист считает своим долгом снять перед ним шляпу. А. С. Почему же он признан? С. С. Потому что он отринул все европейские догмы, в том числе и итальянские штампы. А музыка Мусоргского не квадратная, не симметричная. И совершенно новаторская. А. С. Почему это появилось именно в России? С. С. Потому что это был период расцвета. До этого русская культура спала. Потом был мощный рывок. А. С. Значит, все же мы говорим об отставании. С. С. Но это такое отставание, которое сделало русскую музыку и литературу самыми передовыми в мире. А. С. Но в литерате ХIХ века были уже и Флобер, и Золя, и Диккенс. С. С. Но в ХХ веке уже Достоевский и Мусоргский влияли на мировое искусство. А. С. А сегодня такие поводыри–учителя Европе нужны? С. С. Пригодились бы. Там ведь те же болезни — попса. А. С. Каковы перспективы мусульманской и христианской культур? Где больше затаенной энергии? Ведь что такое искусство и культура мусульманская. Мы же об этом ничего не знаем. С. С. Музыканты и поэты хорошо это знают. Ведь без Саади не было бы провансальской поэзии. То же самое можно сказать и о музыке. С востока монодии и мелодии перешли в грегорианский стиль. А. С. Почему европейская культура не воспринимается в мусульманских странах? С. С. Это вопрос. У меня настольная книга это рубаи Омара Хаяма. И некоторые из них совершенно современны сегодня. А ведь это 11 век. (Читает рубаи Хаяма) А. С. Что есть в мусульманском мире, чего нет в европейском. Ведь ваша музыка радикально отлична от мусульманской. Достаточно звучания первых звуков, чтобы понять, что это европейская музыка. Не слишком ли это радикальное отличие? Существует ли такое понятие — американская культура? С. С. Музыка есть американская — Айвз. А. С. Ведь если бы мы заговорили о советской музыке, то многие сказали бы, что это бред, есть великие русские композиторы, жившие в советскую эпоху. С. С. Американская многонациональная музыка наиболее эклектичная. В Америке все живут вместе. Рахманинов, став американцем, перестал сочинять. А. С. А Губайдуллина? Губайдуллина немкой не стала. Не получилось ли, что она со всей своей значимостью повернулась спиной к своей культуре? С. С. К какой — татарской? А. С. Кто, если не такие люди, как она должны установить мостки между востоком и западом? Между христианством и мусульманством. С. С. Она — фигура трагическая. В том, что касается православной религиозной традиции, то наши батюшки — среди них не много широко мыслящих людей. У них узость взглядов. И это, простите, дурацкое мнение, живущее со времен Алексея Михайловича и скоморохов, что инструментальная музыка — бесовская. А. С. Кто больше вам нравится из этих небожителей — Будда, Христос, Магомет? С. С. Все эти богочеловеки очень добры. А их последователи в миру очень злы. А. С. Ведь европейская традиция идет от церковной музыки. Изменились ли мы в такой степени, или в этой старинной музыке нет того, чего мы не поймем? Скажем, в музыке Альбинони? С. С. Я предпочитаю Монтеверди. А. С. Я забыл, что говорю с профессионалом. С. С. Я не знаю, есть ли Бог. Мне очень стыдно, но я этого не знаю. А. С. Вы в этом не одиноки… С. С. Но что есть душа, я верю. Может быть, реального прогресса в искусстве нет. Александра Тучинская Оглавление